Я, признаться, не Сергей!

Я, признаться, не Сергей!
Абсолютно не Сергей!
Называйте как хотите,
Но я больше не Сергей!

Вероятно я Степан!
Я возможно Александр!
Чем-то видимо Валерий,
Чем-то Дмитрий, чем-то Лев.

По субботам я Борис,
После бани Валентин,
На прогулке Анатолий,
Поздней ночью Михаил.

Но уж точно не Сергей!
Однозначно не Сергей!
Вы поверьте, вы поверьте,
Совершенно не Сергей!

В крайнем случае я Петр!
Допускаю, что Андрей!
А для опытного глаза
Гюнтер, Фридрих и Бернард.

В день погожий Константин,
После праздников Олег,
Для знакомых Афанасий
Для прохожих Аарон.

Но нисколько не Сергей!
Даже в мыслях не Сергей!
Даже кончиком мизинца
Ни секунды не Сергей!

Впрочем, что я за Борис?
И какой я к черту Лев!
В лучшем случае Геннадий
Или вовсе тихий Стас.

Возомнил себя Петром!
Что за бред? Какой Олег!
Осень нежно листья стелет
И как прежде я Сергей.

Я грызу морковь...

Я грызу морковь,
Постигаю нелюбовь
После семнадцати лет брака.
Кровожадный, как граф Дракула,
Ищу очередную жертву
Среди смертных и бессмертных
Девиц любого положения
Возраста и телосложения.
Задыхаюсь в духовной толстовке,
Опрокидываюсь неловко
В чан к малознакомой суккубе,
Стремительно летаю по трубам
Нижних миров.
Вот я каков!
Вцепился в эту морковь
Чтобы не потерять берегов!
Но морковь моя не простая,
Морковь моя словно свая
На которой зиждется быт -
Троглодит, инвалид, сталактит.
Быт свисает с потолка
И капает чем-то слегка
Похожим на забвение.
Тем не менее,
Прочным фундаментом жизни,
После многолетних преломлений в призме
Отчуждения и безразличия,
Считаю наличие
Благоустроенного семейного кладбища.
Ура, дорогие товарищи!

Меня съел сыр

История проста. Меня съел сыр.
Тревожно надкусил сначала с края,
Затем распробовал и криком самурая
Нахально огласил мой робкий мир.

Я зазевался и меня съел сыр!
Довольно сложно, витиевато мне поведал,
Что перекошенное от проклятий небо
Давно завидует кряхтению могил.

Я не берег бока! Я был укушен
Проворным пошехонским мертвецом.
Он торопился к демиургу на прием,
Вкусил и плюнул в мою нищенскую душу!

Меня съел сыр терпения и гнева,
Сыр с плесенью бессилия и слов.
Под звон прожорливых запойных бубенцов
Он съел меня без масла и без хлеба.

Меня съел сыр! Я съеден! Мне не больно!
Отныне я не существую! Нет меня!
И всякая производимая возня
Лишь крошки на полу после застолья.

Скрываюсь в бликах и тенях ван Рейна...

Скрываюсь в бликах и тенях ван Рейна,
Догадываюсь, что неисправимый трус,
Храню под рукомойником синдром похмельный
И как помру - на что-нибудь сгожусь.

Да! Я сгожусь! Помянут добрым словом
Старинные приятели-сомы -
Один хулитель подкоряжной формы,
Другой певец на пиршестве чумы.

Нальют хмельного, выстрелят из пушки,
Захватят в плен обозы басмачей,
И станет черный день немного лучше,
В том смысле, что немного веселей.

И мертвый я (хоть нет у мертвых эго),
Направлю вдаль скрипучий тарантас
И по дороге выбеленной снегом
Умчу в девицам-устрицам в Триас.

Памяти Н. Гумилева

Миром правят фонарики -
Далекие, безразличные.
Я видел такие сквозь марево
Над Финским заливом. Мичманом

Я был в прошлой жизни спившимся,
Или старухой повернутой,
А может мальчиком с личиком
Меланхоличного клоуна.

Не вспомню, да и неважно!
Прошлая жизнь потемки.
Впрочем постойте! Товарищей
Вооруженных, конки,

Столбы перегара, пение -
Пьяное, заунывное,
В проулках шустрые тени,
Расплавленную керосинку,

Припоминаю отчетливо!
И взгляд спокойный, степенный,
Прежде видимо щеголя,
А нынче взбитого в пену

Цвета революционного.
Прежде поэтам поэта,
А теперь босиком за вагонами
Ожидающего рассвета.

Расстрела ожидающего
Без неестественной дрожи:
— Ну что братец, страшно? Маешься?
К Богу с такой то рожей!

Вдруг не признает. Он слепенький!
— Признает. Виделись лично!
Закурить бы сейчас последнюю!
— А это пожалуйста. — Спички?

— Держи. Отсырели малость.
Не боись, встретишь смерть без мучения!
— Мы со смертью и не расставались.
Я у нее виночерпием!

— Шутник, ты, видать, брат небесный!
Не малохольный - контра!
Слышишь, нательный крестик
Отдай, а то снимут с мертвого!

Я-то не из комиссаров,
Отнесу, передам кому скажешь!
— Себе забери. Подарок!
Запамятовал я адрес.

— Ну вставай, пойдем, постреляем.
Постреляем, а ты посмотришь.
— Да. Пора. А то между раем
И адом я нагулялся вроде.

И смачно пальнули товарищи
В утро над лисьей тишью.
А кем я там был? Фонариком
Далеким и безразличным

Или угрюмым камнем
На берегу залива -
Теперь не припомню. Главное
Что именно так всё и было.

Лети летун, скачи скакун...

Лети летун, скачи скакун,
Держи в зубах глубокий spoon
И сотня благородных лун
Тебя благословят охотно.

Ищи меня средь бела дня
В краю скучающих дворняг.
Я там! Я с ними! Я размяк
В объятиях графа Доппелькорна

Мой ум - шутник. Бывают дни,
Когда он будто бы хандрит.
Заглянет в шкаф, достанет килт,
Всю ночь играет на волынке.

И я не сплю, ищу туфлю.
А как тут спать? Иду, курю
В одной туфле. Благодарю
Мой ум за сгорбленные рифмы!

Пусть неба кров из дуршлагов
На землю льет дождей улов,
Предупреждает дураков -
Не возмущайте ум бесцельно!

Пусть дураки, зажав в тиски
Свои дурацкие мозги,
Кряхтят, сопят слова любви
И гладят пыльные гантели!

Мне всё равно. Я стал сосной!
Дремучей моховой стеной!
Я весь промерз, о Боже мой,
До кристаллической решетки!

А ты лети, раз ты летун!
Скачи, коль скоро ты скакун!
Ты хулигань, раз ты Кит Мун!
Ты вдохновение моё короткое!

Позвольте объясниться

Позвольте объясниться,

Я потерял ресницы!

Вчера во время бури

Их ветром унесло!

Я без ресниц не стану

Бригадным генералом

И не погибну доблестно

В бою при Ватерлоо.

Позвольте вам довериться,

Я победитель мельницы!

Без имени, вне времени -

Бродячий адресат.

Я неуместный рыцарь.

Я ложь из небылицы.

Я умер от водянки

Много лет тому назад.

Напоминаю вежливо,

У смерти кожа нежная

И пальцы артистичные

Укутаны в манто.

Не смейте ей приказывать!

Лежите смирно в бархате!

Мечтайте о мороженом!

Мечтайте о кино!

И хватит выть отчаянно,

Пусть даже получается -

Рождаемся поэтами,

Но скачем саранчой.

Пусть умираем, крылышки

Сложив по божьей милости

Вдоль туловищ бессмысленных

Прикрытых простыней!

Забудьте, и немедленно

Тазы хватайте медные!

Стучите лбом в бездонные

Небесные тазы!

Там Дева ждет Возничего

По делу крайне личному!

Он завладел ресницами

Вчера после грозы!

Он подло их похитил!

Он облачился в китель,

И закрепил на кителе

Десяток орденов!

Он едет в гости к Деве!

Он хочет непременно

Ей подарить бесхозную

Межзвёздную любовь!

Титанову печень

Какая-то сволочь,

Никем не замеченной,

Выкрала в полночь,

Орлы заскучали

И треснули водки,

Харон алычой

Приторговывал с лодки,

Циклоп встретил тестя

В три Д кинотеатре,

Парис амбидекстр,

У Цербера лапки,

В трактире Тантала

Бесчинствует крыша

Гуляют амбалы,

Аид тише мыши,

Даная в постели

С инструктором йоги!

Куда вы смотрели,

Ван Рейны, Ван Гоги?!

Пропала культура!

Накрылась вомбатом!

Снуют словно куры

Герои Эллады!

Софокл сочиняет

Спин-офф Антигоны

И музы как сваи

Скрежещут и стонут

И тянут и тянут

Его на рэп-батл,

Но он их лаптями

По морде и матом!

Шрапнель постмодерна

Шарахнула лихо

В картонные стены

Античного мифа.

Боюсь, я здесь лишний,

А значит неплохо

Компота из вишни

Отведать и сдохнуть.

Я сельдь иваси,

Неотождествленная с миром,

Я кристалл измороси

На пике Памира,

Я нанометровый

Неонарцисс,

Я альбатрос-неврастеник,

Я шиз!

Вам квартиросъемщикам

Да будет известно,

Мне осточертело

Коммунальное тесто!

Хватит двигать

Мироздание торсом!

Всех вас и каждого

Намотает на оси!

В самом конце,

На перегоне, в плацкарте,

Вы захлебнетесь

Стонами! Хватит,

Господа властители

Мыльной мути!

Хуй вам на воротник,

Дорогие мои, люди!

Люди ходят в горы,

Знают люди горе,

Я же глажу шторы

Синего прибоя

И стучу волнами

В днище бригантины,

Сельдью-оригами

Ухожу в глубины.

Эй, тунцы, лососи,

Дорогие братья,

Я спешу к вам в гости!

Самовар поставьте!

Преподобный окунь,

Вознеси молитву,

Чтобы не размокли

Наши кости в битве

С временем соленым,

С горьким океаном

Будней-палиндромов!

С неизбежным! С главным!

С тем что в мертвой стае

Плыть против течения,

Издавна считается

Опасным развлечением.

Улики серых зданий

Говорили о том

Что здесь произошло убийство.

Труп города лежал бездыханным

Посреди древней планеты,

Возле чахлой реки,

Недалеко от кристаллических решеток леса.

Для пущего веса инспектор

Держал в зубах старую резную трубку,

Но ни табака, ни огнива у него не было.

Вот уже двести лет, как он бросил курить.

Тонкая нить его размышлений о деле

Дрогнула и беспомощно повисла

Среди дедуктивных методов небытия.

Инспектор вспомнил

Как однажды в доме номер три по этой улице

Поселился трехбородый ужас,

Как все ищейки города

Охотились на него день и ночь,

Но так и не смогли поймать.

Тогда инспектор был молод,

Ему не хватало опыта и смелости

Чтобы действовать самостоятельно,

Однако он интуитивно чувствовал,

Что ужас где-то рядом.

Возможно в спальне у дочери пивовара

Или в булочной под сладкими кренделями

И картофельным хлебом.

Инспектор двигался наугад,

Поступал, как выражались его коллеги,

Опрометчиво,

И в результате, о чудо, он поймал ужас!

Да, он поймал его!

Тот прятался возле реки, под мостом

Среди зарослей камыша!

С тех пор интуиции инспектора

Стали доверять.

С ним редко спорили

Даже старшие по званию!

Надо сказать заранее,

Что на этот раз дело

Казалось ему крайне скверным!

Кто-то убил город. Целый город!

Кто-то явно не местный,

Как считал бургомистр.

— Наши люди на такое не способны!

Кричал он, судорожно цепляясь

Сервелатом пальцев

За плотно застегнутый воротничок.

Инспектору предстояло в который раз

Доказать что законность и порядок

Находятся в надежных руках.

Он начал расследование как обычно

Партией в голографическую чехарду

Со своим любимым напарником

Палеозойским папоротником.

Ближе к полудню, когда стало ясно,

Что партия папоротником проиграна,

Инспектор выдал неожиданную

И потрясающую идею -

Убийца прячется в кинотеатре

На вечернем сеансе

Между хозяйкой бойни фрау Толерантией

И форвардом местной футбольной команды.

Действовать нужно было слаженно

И стремительно,

Поэтому бургомистр немедленно

Отбыл в командировку на Юпитер,

А две трети личного состава

Городской полиции

Переквалифицировались

В преподавателей латинских танцев.

Наконец в пятницу вечером всё было готово

И убийцу города взяли

Что называется тепленьким.

Мерзавец пытался бежать,

Но запутался в полах

Вечернего платья

Фрау Толерантии.

Инспектор спрятал трубку,

Улыбнулся, потер ладони

И мечтательно произнес:

"Зафандимония!"

Он до сих пор был романтиком.

Хозяйка дома Керосина

Держала на балконе львов,

Бывало подзовет мизинцем

И скажет: "Съешьте дураков,

Гостей моих неугомонных,

Да и соседей заодно!

Уж больно надоели звоном

Пустых голов. Исключено

Чтобы когда-то поумнели.

Скорее Брахма с пьяных глаз

Частушки у парадной двери

Горланить будет битый час!

Иль механические звезды

Смахнет в шкатулку часовщик!

Как тобишь звать его? Ах, Хронос!

Да, точно! Хронос - злой старик!"

И львы мечтательно зевали,

Вкусив заслуженных гостей;

Баубакар в огромной зале

Там дул в безумную свирель!

Был весел праздник Керосины,

И полон дом, и дивен сад!

И менестрели всей России

Спешили в этот нежный ад!

Но после дождичка во вторник,

Когда размок волшебный мел,

Господь взял времени половник

И морщась, эту кашу съел.

Известно, что луна, это сущность ума,

Но мало кто знает, что ум тюрьма,

Что из пепла не выжимают сок

И ни темный угол, ни потолок,

Не предназначены для молитв,

Что транскрипции порождают миф,

И всегда предпочтительнее оригинал,

Что позвоночник эпохи - карданный вал,

А не кисть Ренуара или Моне,

Или рифы Пинк Флойд из Сан-Тропе.

И наконец, то что возраст - это отсчет,

А за отсчетом наступит неизбежный цейтнот,

Посыпанный крошкой толченой слезы.

После партии слитой всухую - мы

Зыбь на поверхности сна, мы - кино,

За грубую нить судим веретено,

И считаем что выбор - товарный лоток,

В то время как выбор - пуля в висок,

Или выход в окно на восьмом этаже.

Выбор это не добровольный жест,

А тяжелая мера пресечения полета

Тех которые принимали свободу,

За вариативность, множество, ряд.

Какая же ошибка! Чудовищная!

Ошибка в несовершенстве мерил!

Ошибка в перераспределении сил!

И поиск решений приводит к тому

О чем я сказал в начале - к уму!

Ум, там где явь переходит в мираж,

Создал миры. Один из них наш.

И в очереди за айфонами на развес

Мне сказали, что есть и похуже. Есть!

Кокаин в 17-м стоил недорого,

Ко мне подошли трое,

Спросили дорогу,

А может быть интересовались временем.

Ну, что я мог им ответить?

Беба У'беба

Беба У'репа

Беба Бакуни

Вяжите веники из вашего Ленина!

За последнее били с оттягом, хлестко!

Хотя Беба Бакуни пострашнее будет!

Дурачье в матросках!

До появления цветных карандашей

Я был слепым наброском - полукругом,

Возможно очертанием лица

Бездетного конторщика

С худым манжетом. 

До появления в тяжелых снах

Её, точней - предвосхищения её -

Уловки разума, истерзанного бытом, 

Я был угрюмым сфинксом,

Выбитым в граните. 

Теперь я Ра! Я думаю о ней,

И ветер в складках платья мой попутчик. 

Нам никогда не встретиться. Зачем? 

Сны не обязаны сбываться! 

Сны не тосты!

Элеос знал, что скалы в глубине

Горят, что в их сердцах закат,

И красный шар стекает в море,

Как будто бешеный ифрит

Ныряет в лампу!

Элеос, знал и подло умолчал,

О том что что боль камней невыносима! 

Что их закрепощенная душа

И облик безучастный - это плата

За принцип "Я - фундамент храма".

На основание этих размышлений

Прихожу к тому, что меры пыткам нет

И мира нет! Есть только сны,

И в них я - Ра, влюбленный

В лучшую из смертных!

Но сон к утру грубеет! Наконец,

Разбитый на созвездия осколков,

Мерцает малахитом на угле

Среди невзрачных начинаний

Живописца. 

Рассвет и я - запутанный чертеж

Нелепой установки для чудес!

Всё монохромно - взгляды, судьбы, стены. 

Нет, я не Ра! И нет её! Есть только вкус

Прошедшей ночи на рубиновых губах.

Всё может быть!

Одно не исключает другого!

Неисчислимое предшествует настоящему,

Будущее догоняет бесконечное,

Древо познания сыпет желудями,

Юркие хавроны роют сырую землю.

Повсюду слышен шепот гладких китов,

Которые застряли навечно у барной стойки.

"А не пора взяться за мораль?

Расчехлить, выставить, обтрясти!"

Кирпичные лица прохожих

Изъявляют желание руководящей малости -

Никогда ничего не желать

Кроме усталости!

Ночь командует шеренгами фонарей,

Скрывая под собой извивающиеся тела

Влюбленных в непроглядную мглу смога.

Их любовь не добра!

Она не придет на подмогу!

У нее что-то кровавое застряло пасти!

Здрасти, здрасти, мать вашу, здасти!

У кого штрих-код на запястье?

Кому крынку воды в ненастье,

В эпоху вселенского потопа?

Кому климатическую полбу

В грязную миску мегаполиса?

Помолимся, помолимся,

Пока Ной шабашит на далеком севере

Грузит вагоны с криком:

"Третий лишний!

О, человек, возникший

Из первичной яичницы!

Третий лишний!

Тебе не место в товарном составе бытия!

Здесь уже есть Господь и я!

Этого достаточно для спасения мира!"

Возле обочины сыро.

Среди радужных разводов топлива

Корчится бездомная милость,

Содрогается и бесшумно проглатывает

Очередной приступ ужаса.

Раньше она была божья,

Да не вышла рожей!

Разжаловали!

На её место взяли мужество!

Этакого сбитого мужичка

Невысокого роста с ошалевшими глазами

И монтировкой за пазухой.

Никто не подозревал, что одноразовые

Не только пакетики, презервативы, посуда,

Но и всякая жизнь!

Отсюда туда

Короткий прыжок

И всюду

Одно не исключает другого!

Если родился, обязательно сдохнешь.

Да кто теперь помнит об этом?