Марш анахоретов

Мы все боимся боли,

Но боль всего лишь кролик,

Мы все боимся смерти,

Но смерть лишь коридор.

Смеется череп лета

Во след анахоретам,

А те шагают строем

И курят беломор.

И песня над равниной,

Летит как рык звериный,

Поют анахореты

На языке богов:

«Вот холода нагрянут

Откусим черствый пряник,

И разольем по глоткам

Черничный самогон!

Ноябрь наш фельдмаршал,

И ледяные пашни

Нам мягкие перины -

Лебяжья колыбель!

Пусть предрассветный иней,

Как богатырь былинный

Нас ветром разметает

И превратит в капель!

Мы все боимся лиха,

Но лихо лишь зайчиха!

Мы все боимся срама

Но срам - безглавый кур!

Давай ткачиха-осень,

Материю подбрось нам,

И мы оденем небо

В берлинскую лазурь!»

Озорная Генриетта

Анатомию скелета

Изучает хохоча

Озорная Генриетта -

Дочь судебного грача.

К ней заглядывал намедни

Отставной поручик рак,

Притащил он ей учебник

«Топография коряг».

Горе-девка! Нету спасу!

Вся в науках, как в огне!

На чулках три черных кляксы

И дыра на рукаве!

Ей бы смыть ученья махом

Под проточною водой,

Выйти обнаженной Махой,

Прыгнуть в речку с головой!

Протирает окуляры

Длинноусый таракан,

У причала бродит старый

Одинокий обезьян,

А девице что за дело?

Ей штудировать пора

Курс шумерских корабелов

И фонетику столба.

Гном и бодхисатва

Под старым холмом в одиноких чертогах

Прижимистый гном обитал с давних пор;

Однажды чуть свет он собрался в дорогу,

Позавтракал сытно и вышел во двор.

Смиренный отшельник с вершин Гималаев,

Простой бодхисатва восточных границ

В тот день изнуренный сидел у сарая

И сетовал курам на злой ревматизм.

— Послушай отшельник, куда я собрался?

Спросил его гном и внезапно притих.

— Я знаю, что дел неотложных в запасе

Скопилось немало! Вот только каких?

Кузина моя чебоксарская ведьма

Лет двести назад позвала на шабаш,

Но я в тот сезон приторговывал медью

И строил на даче четвертый этаж.

Сосед некромант, ну который с подагрой,

Просил одолжить небольшой капитал.

К нему подкатили нездешние маги.

История темная. Я отказал.

Мой гномий надел не богат чудесами -

Дракон в гараже, десять тролей в саду,

Коптильня в пещере, балык и салями;

Добра не стесняюсь, живу на виду.

Однако сегодня меня осенило!

Я важное что-то забыл средь камней!

Не горсть изумрудов, агатов, сапфиров

А что-то намного-намного важней!

Скажи, бодхисатва, о чем я толкую?

Откуда сомненья в седой бороде?

Не болен ли я, не свихнусь, не умру ли?

И где мой духовный причал в пустоте?

Отшельник ответил: — Да-не, всё нормально.

Спасибо за воду и горсть сухарей.

Ты это... не парься! Какие тут тайны!

Ты гном просто скряга, а так всё окей!

Мышь, сапог и коридор

В полутьме сидели трое:

Мышь, сапог и коридор,

Пили молоко парное

И вели неспешно спор.

Мышь сказала: — Даже в масле

Жизнь мяукает как смерть!

Возразил сапог: — Я счастлив,

Что топчу земную твердь!»l

Коридор заметил грустно:

— Мы бильярдные шары,

Разогнали нас по лузам

До конца чужой игры.

В этот миг среди рутины

Воссиял для всех троих

Луч волшебный, что отринул

Смысл споров вековых!

Коридор воскрикнул жарко:

— Ах, друзья, я миль пардон,

Ровня триумфальной арке!

Я для подвигов рожден!

Сапогу, как офицеру

Вдруг пригрезился поход.

Он признался: — Я всецело

Уповаю на народ!

Запищала мышь в экстазе:

— Браво! Браво! Господа!

Нам сияет среди грязи

Путеводная звезда!

Тут раздался звон посуды,

Коридор окутал дым,

Потянуло чем-то скудным,

Кислым, горьким и шальным.

Вылез пьяный в хлам детина

Пошатнулся, сел на пол,

Крикнул: — Нина, где ботинок!?

Перекурим и за стол!

Появилась баба в теле

Задрала подол, да как

Завизжит: — Алкаш, бездельник!

Шиш тебе, а не табак!

После мышь загнали в ванну

И забили сапогом,

В коридоре жгли диваны,

Грели лихо костерком,

Протряслись, да протрезвели

К середине октября,

И накинув сальный тельник

Строем вышли в лагеря.

Небесные ослы

На ухоженном кладбище спальни,

Находясь между явью и сном,

Солипсически орнаментальный

Я считаю небесных ослов.

Кто-то носит широкие плечи,

Кто-то кружится словно Ван Дамм,

Я же нечеловеческой речью

Обращаюсь к небесным ослам!

Как вы там? Широки ли угодья?

Что апостолы? Что патриарх?

И какие тенденции в моде?

Боги голые или в штанах?

На земле всё по-прежнему лихо,

Поминаем такую-то мать,

Раздирающим делимся криком,

Но вселенной похоже плевать.

Безрассудное прыгает время,

Обезумевший скачет момент,

Сапоги маршируют не с теми,

Не над теми натянут брезент.

Ах, ослы, ах мои золотые,

Превратите нас что ли в червей,

Чтоб родились мы сразу в могиле -

Так и пафосней, и веселей.

А еще передайте всевышним,

Всем смущавшим земные умы -

Человек если что-нибудь ищет,

То находит. Нашлись ведь и вы!

На смерть Коли Васина

Куда-то хочется уйти,

Зачем-то хочется исчезнуть,

Но разбегаются пути

И лентой Мёбиуса местность

Уводит прямо под трактир.

Зашел, слизнул две пинты яда,

Сижу, удушливо курю,

Судачу с бесами о святом,

Читаю ангелам Камю

И восторгаюсь местным смрадом!

Ораниенбаумский пятак

На лбу навечно отпечатан;

Мне наливают просто так!

Царев указ поить бесплатно

С такой отметиной. Дурак!

Я всё мечтал найти предмет,

Похожий чем-то на гитару

И вместе с ним встречать рассвет,

Парить над Инженерным замком

И петь о том чего здесь нет!

Куда я лез, ведь я сомнамбул!

Родился где-то в камышах

Недалеко от грязной дамбы

Среди угрюмых черепах,

Практиковавших клей и самбо!

Ну вот, напился! Не дышу.

Ослеп. Этиловая темень

Меня прихлопнула, как вшу.

Таких как я здесь много. Племя

Таких! Не я один дрожу!

Бескрайний невод ухватил

И тянет нас в открытый космос!

Рыбак, ты выбьешься из сил!

Передохни пока не поздно!

Пока простуду не схватил!

Я повторяю отдохни,

Подумай о духовном росте.

Ты внук Адама Рухани,

А мы лишь вспыльчивые кости,

К тому же пьянь все как один!

Оставь нас! Мы ненужный груз!

Позволь нам умереть напрасно,

И я в пещере поселюсь,

Я буду жить как Коля Васин,

Воздвигну храм и удивлюсь,

Ну до чего же он прекрасен!

Покойся с миром Коля Васин.

Столб Валера

В те времена, когда земные дороги еще умели заканчиваться внезапно и путники ходившие по ним частенько заходили в никуда, родился верстовой столб Валера. Себя он считал потомком колонны Траяна, той что стояла на императорском форуме в Риме и представлялся не иначе как Валериан Траянский. Особо дотошные путники интересовались, а не должен ли потомок столь почтенной колонны состоять хотя бы частично из каррарского мрамора? На что Валера отвечал уклончиво, де якобы имеет в основе такой камень, но с годами тот ушел глубоко под землю и нет никакой возможности подтвердить его существование. Люди встречавшиеся на жизненном пути столба верили ему на слово и в споры с ним не вступали. Зато местные вороны очень любили поспорить и требовали от Валеры неопровержимых доказательств. Он немедленно пускался в туманные рассуждения о свойствах каррарского мрамора, коего никто из местных в глаза не видывал, и вороны, потеряв нить рассуждений, улетали прочь, сетуя на излишнюю мудрость старого столба.

Зимовал Валера в полном одиночестве. Иногда проснувшись морозным утром в мечтах о чашечке горячего шоколада, он наблюдал вокруг себя петляющие заячьи следы, однако самого зайца ни разу так и не встретил. Летом Валера страдал от комаров и вспоминал с благодарностью знакомого паука, который в былые времена прилежно ткал сеть вокруг столба и тем самым избавлял его от назойливых насекомых. К сожалению оот паук давно умер, а новый оказался негодяем и требовал плату за труд и материалы.

Валера никогда не был влюблен, но его память таила ряд чувственных переживаний одним из которых была Зойка. Жарким летом тысяча девятьсот незапамятного года рядом с Валерой расположилась компания молодых людей. Каждую ночь Валера слышал нездешнее пение и наблюдал в полутьме на едва освещенной небольшим костром поляне удивительную пантомиму танцующих теней. Этот праздник песни и танца длился до самого рассвета, а днём невысокого роста девица, которую звали Зойка приходила обнаженной к Валере и позировала худощавому молодому человеку с мольбертом, крепко обхватив столб ногами. Валера был бесконечно горд своим местом на будущем портрете и навсегда запомнил запах нежной Зойкиной кожи, искусанной вездесущими комарами.

Жизнь Валеры не предвещала ничего нового. Путешествовать столб не любил. За свою долгую жизнь он вдоволь навидался всякого рода путешественников и убежденно считал их народом легкомысленным. Ни один из них не мог ответить на простой вопрос - где берет начало дорога на которой стоит Валера и куда она приводит. Путешествия же на неком отрезке пространства, не имеющем начала и конца, казались столбу глупыми.

Единственное, что интересовало Валеру, это вопрос - как глубоко в землю вросла его невидимая основа. Иногда он мнил себя гигантским шпилем на, похороненной под вековыми слоями почвы, верхушке древней башни; возможно довавилонской, учитывая тот факт, что Валере легко давались языки. Он понимал человеческий, вороний и особенно собачий. О да! Язык бродячих псов он выучил сразу после того, как невдалеке впервые раздался шум падающих деревьев. Главной в собачьем языке была частица «фу». Её Валера произносил по несколько раз на дню и псы испуганно отбегали прочь к соседним соснам, которые чужих языков не понимали и к тому же были молчаливыми от природы.

Так бы и жил Валериан Траянский вечно, так бы вечно и размышлениях о глубине своих невидимых основ, если бы однажды не подогнали экскаватор и не выкопали старый столб, чтобы расчистить площадку для строительства модного мебельного магазина. Валеру бросили в кузов и повезли в неизвестном направлении, однако к тому моменту он был уже мертв. Старый столб скончался от сердечного приступа едва узнав правду, которая скрывалась от него всю жизнь. Оказалось, что он был вбит в землю ровно настолько насколько торчал из неё.

Месье

Месье в панталонах сказал месье без:

— Мой друг, ни к чему танцевать полонез

С безногой соседской коровой. 

 

Опасно беседовать с глупой овцой,

Тем более спорить с гусыней тупой!

Вам это должно быть знакомо!

 

Месье (тот что без) отвечал: — Не робей!

Дружище, давай начиним это день,

Ведь скучен пирог без начинки!

 

Добавим приправы в жасминовый рис,

И лишь только солнце зайдет за карниз,

Как две королевские свинки

 

Устроим застолье - прощальный парад,

Мечтая, что сам бригадир Бонапарт

Прибудет на наши поминки. 

 

Месье в панталонах сказал: — Что за бред!

Какая нелепость - спешить на тот свет!

И тут же внезапно скончался. 

 

Месье (тот что без) написал на воде

Три слова: "никто", "никогда" и "нигде",

И радугой в небо умчался.