Всё может быть!

Одно не исключает другого!

Неисчислимое предшествует настоящему,

Будущее догоняет бесконечное,

Древо познания сыпет желудями,

Юркие хавроны роют сырую землю.

Повсюду слышен шепот гладких китов,

Которые застряли навечно у барной стойки.

"А не пора взяться за мораль?

Расчехлить, выставить, обтрясти!"

Кирпичные лица прохожих

Изъявляют желание руководящей малости -

Никогда ничего не желать

Кроме усталости!

Ночь командует шеренгами фонарей,

Скрывая под собой извивающиеся тела

Влюбленных в непроглядную мглу смога.

Их любовь не добра!

Она не придет на подмогу!

У нее что-то кровавое застряло пасти!

Здрасти, здрасти, мать вашу, здасти!

У кого штрих-код на запястье?

Кому крынку воды в ненастье,

В эпоху вселенского потопа?

Кому климатическую полбу

В грязную миску мегаполиса?

Помолимся, помолимся,

Пока Ной шабашит на далеком севере

Грузит вагоны с криком:

"Третий лишний!

О, человек, возникший

Из первичной яичницы!

Третий лишний!

Тебе не место в товарном составе бытия!

Здесь уже есть Господь и я!

Этого достаточно для спасения мира!"

Возле обочины сыро.

Среди радужных разводов топлива

Корчится бездомная милость,

Содрогается и бесшумно проглатывает

Очередной приступ ужаса.

Раньше она была божья,

Да не вышла рожей!

Разжаловали!

На её место взяли мужество!

Этакого сбитого мужичка

Невысокого роста с ошалевшими глазами

И монтировкой за пазухой.

Никто не подозревал, что одноразовые

Не только пакетики, презервативы, посуда,

Но и всякая жизнь!

Отсюда туда

Короткий прыжок

И всюду

Одно не исключает другого!

Если родился, обязательно сдохнешь.

Да кто теперь помнит об этом?

Исповедь

Тюк мяса

Горб скорби

Себя бояться

Не выносить сопли

Дом вечный

С крышей некрытой

Мысль мечется

Словно в сетях рыба

Мчу в небо

Хваткой держу мертвой

То первое

Чем калачи терты

Знаю чего не помню,

Ночью ищу солнце,

Нагло хожу скромным;

Как присмиреть, отче?

Жизнь без моря

Опять хочу увидеть море,

Но нет его, есть только горе.

Скребет в груди шершавой лапой

Питомец бога Эскулапа,

Терзает что-то там под кожей

Жизненно важное возможно,

И стены белые квартиры

Стекают пошло и уныло

Куда-то вниз, куда-то в бездну,

Где жилы каменных подъездов

Выглядывают осторожно

И манят сгорбленных прохожих,

Старателей в помятых робах,

Живущих в гробе ради гроба.

Все жилы ложные, ребята!

Сокровищ нет! Одна зарплата!

Бежим скорей, бежим отсюда!

При одноразовой посуде

На счастье бьется только сердце!

Прислушайтесь, какое скерцо!

Я знаю, там, в другой вселенной,

На тиберийской глади пена

Шипит прибоем, шлет знамения

Отцам и детям, поколениям!

И рыбаки выводят лодки,

И пену дней сдувают ловко,

Да так, что видно дно эпохи!

Как на ладони! Всё до крохи!

Вот в сероводородной бане

При Августе Октавиане

Трибун вещает громогласно:

"Отец отечества скончался!"

 

А вот к стенам Иерусалима

Спешат когорты, гость из Рима

Во всеоружии явился,

Чтобы трещали поясницы

У непокорных иудеев.

Тит Флавий - вторгся в Галилею!

А вот у рыцарей Монфора

Кровь на забралах, кровь шпорах,

На сюзеренах и вассалах -

"Смиренной" веры эмиссарах.

Но вдруг звонок. Доставка почты.

Опять не вовремя! Вот сволочь!

Письмо из министерства страха:

"Возьмите чистую рубаху,

Распятие, живую воду

И отправляйтесь на работу."

И я бегу, хоть весь простужен.

И море высыхает. Лужа

Весенней слабости и бреда

Небрежно омывает кеды.

Я так хочу увидеть море,

Но вижу только многоборье.

Что мне удары? Я полено.

Живу без моря! Это скверно!

Занавеска

Моя занавеска мечтает о крае,

Где козы пасутся на горных лугах.

Ей душно в квартире, она погибает

От сумрака спальни, от пыли в коврах.

Замерзшие боги на пасмурном небе

Ей осточертели своей немотой.

Она оказалась не там и не с теми,

В неверное время, в эпохе не той.

Она влюблена в безрассудные ветры,

Она презирает хвастливый сквозняк,

Ей хочется выцвести, стать незаметной,

Когда он шумит о людских новостях.

Но смерть не приходит, у смерти заботы,

Она в неотложке дежурным врачом,

И старый диван, что распух от зевоты

Скрипит обнадеженно: "Эх, поживем!"

Унылые тени глазастых прохожих,

Тупые отвертки ночных фонарей.

Ах, как это мерзко! Ах, как это пошло!

Как все предсказуемо! Как без затей!

Вот если бы в море! Лететь над волнами!

Пусть не альбатросом, пусть чайкой больной!

Там соль на губах полыхает, как пламя!

Там страсть! Там природа! Там фронт штормовой!

Пусть ржавые петли, пусть старые ставни

Исчезнут навеки! Пусть воздух звенит!

И главным наставником пусть сострадание

Назначит сюда миродержащий кит.

Но тихо. Ни звука. Молчат половицы.

Лишь щелкает времени ход холостой,

И кто-то измученный красит ресницы,

Идет на работу, приходит домой.

В скрипичном ключе поселилась хавронья.

Орфей одряхлел, сервирует столы.

Висит занавеска и тихонько стонет

В жилых катакомбах, в застенках жилых.

Считалка

Мягкая застенчивая трава.

На арене умственного труда

Вырыт колодец полный тайн.

На дне колодца сидит самурай

И смотрит в небо.

— Небо, небо, дай немного хлеба!

Пусть твои дети малые

Облака печальные усталые

Отнесут хлеб моему сёгуну,

Разбегутся в разные стороны

И станут хороводы водить.

Кто закружится, тому и не жить!

Доктор Печник-Загорский

Доктора звали Печник-Загорский.

Женщинам он выписывал розги,

А мужчинам сабли,

Предпочитал путешествия на дирижабле,

К чинам кроме низшего обращался на ты,

В конце предложения ставил винты

Саморезы,

В общем вел себя резко.

Был женат на малахитовой вазе,

Работал по праздникам, а не в праздник

Бездельничал не разгибая спины,

Каялся страстно, но без чувства вины.

Однажды установил в женской бане клирос

Чтобы духовного расти, и вырос

До того что утром двадцатого мая

В день уважения соборов к сараям

Доктор Печник-Загорский проснулся,

Хлопнул в ладоши, сказал: "Кунцемунцо!" -

Затем распахнул дверь на балкон

И превратился в неистовый звон.

С тех пор в нашем местечке

Не слыхать ничего кроме его речи.

Герцогиня Лето

Герцогиня Лето

Ходит неодетой

По пустынным залам

Зимнего дворца

Герцогиня Лето

Бережет секреты

Как на карнавале

Маска без лица

Сочинения вьюги

Ей читают слуги

Церемониймейстер

Кашляет в ладонь

Герцогиня губы

Сжала - будут трупы!

Нрав ее известен!

Нрав ее огонь!

Позовите Грома!

Старый мой знакомый!

У него бельканто!

У него стихи!

Прочь пойдите, сгиньте

Злится герцогиня

Свора дилетантов!

Вам гусей пасти!

В миг веселье стихло

И фонтан шутиха

Предвкушая бурю

Спешно пересох

Праздник не окончен

Герцогиня хочет

Не карикатурных

Истинных стихов

Удалившись в спальню

Герцогиня ставит

Маленькую мушку

Ниже живота

Хочешь быть поэтом

Герцогине Лето

Никогда о стуже

Не читай. Вот так.

Изнеможенный мамонт в серых тапках...

Изнеможенный мамонт в серых тапках,

Уставился в бегущую строку,

Ему звонила нынче антилопа

Хотела всё уладить, да куда!

Наш мамонт возмущен, он негодует,

Он чемоданы выставил за дверь!

Пусть антилопа вертит прытким крупом

Перед своим любовником ослом!

Безликий кролик пробегая мимо

Из чемодана вытащил пальто.

Теперь он счастлив, он кричит крольчихе:

"Ах милая взгляни, ну что за мех!"

Печальный дятел десять лет в разводе,

Но пьет умеренно и не теряет дух.

По воскресеньям чинит осциллограф

Под вой давно почивших соловьев.

Сорока сильно сдала после смерти

Супруга отставного индюка,

Морской корове сократили ставку,

Бобер возненавидел домино.

Над городом задумчивые тучи

Между которыми блуждает грязный луч,

У прошлого склероз и недержание,

У будущего дикая мигрень.

Животным душно, их пытает лето,

Июнем раскаленным до бела,

И старый пудель, весь седой от боли

Вдруг вопиет: "О, Господи, за что!"

Но нет ответа, только скверный запах

Распространяют нынче небеса,

И на распахнутом окне висит надежда,

Что вместо августа к нам явится февраль.

Поэты они потому и поэты...

Поэты они потому и поэты,

Что абсолютно разуты, раздеты;

Голые сердцем перед собранием

Бронзовых от безразличия лиц.

Пустыня она потому и пустыня,

Что я и не с вами, но и не с ними.

Я не задержусь, не стелите постели!

Я вскользь! Я пролетом! Я падаю вниз!

Торопится дождик холодный и нежный,

Спешит на свидание к милой, безгрешной

Земле, на которой ворчит в полудреме,

Отец драматургов - заброшенный сад.

Здесь глубь! Здесь повсюду разбросано время!

И ползают мысли на драных коленях!

Здесь глубь! Здесь цветет в темноте незаметно

Полуночный лотос - безликий архат.

Куда ты летишь сумасшедшая тройка?

Июнь или как там тебя? Ей, постой-ка!

Я не рассказал тебе - за горизонтом

Такие же тучи над той же землей!

Поэт обладает сознанием вишни,

И вишня вопит: "Ах, оставь, это лишнее!

Не дергайся, не выходи из квартиры!

И дверь подопри доской гробовой!"

Колодец он потому и колодец,

Что в каждом на дне сидит первопроходец,

И ждет что луна упадет на ладони,

И звезды закатятся в узкий проем.

Могила она потому и могила,

Что каждое лето, я пробую силы

На поприще чуждом, на месте бездарном,

В неведомой шкуре и в мире чужом!

Pandemonium

 

Я был на дне, там есть корабль,

В нем горе в черных сундуках,

И в сюртуке Incroyables

Танцует кривоногий страх.

Там бородавчатые души

Бредут под бешеный набат.

Их то плетьми секут, то глушат,

То наизнанку воротят.

Там трон, на троне повелитель,

И сонмы беспокойных мух

Его печальную обитель

От посторонних стерегут.

Я был на дне, живым там тесно,

Так тесно что не продохнуть,

И безобразная невеста

Пред жаждущими обнажает грудь,

И поит их смолой кипящей

Из мертвой высохшей груди!

Изящно изгибает пальчик

И стонет, и зовет: "Приди,

Приди скорей, садись у древа

И десять черных индюков

Из свиты черной королевы

Тебя склюют до черенков,

До самого святого центра,

До корня, до твоей души!

Отдай царице всё бесценное,

Чем твой всевышний дорожит!"

Я был на дне там слишком людно,

Там ночь густая как сироп!

Из-под царей выносят судна

И мудрецами кормят псов!

Оттуда выходов немного,

Возможно даже нет совсем,

Петлей Мёбиуса дорога

Там кружит вдоль замшелых стен.

Но если в ранце есть огниво -

Служивый, запали фитиль!

И дёру даст шабаш пугливый,

И встанет пыль столбом. Лишь пыль.

Картина английского художника Джона Мартина "Pandemonium" 1825

Благодарение всему сущему

За окном сад,

В нем сидит кот,

Я стою у врат,

Где же здесь вход?

Кипячу дым

Посылаю врагам,

Для друзей мим,

Для других хам.

Вот так храм-хлев!

Вот так стих-стон!

Даже смерть блеф!

Даже армагеддон!

Пусть шумит дождь!

Пусть поет птах!

Разбегусь врозь!

Вон из рубах!

Босиком прочь!

На другой свет!

Где шумит дождь!

Где цветет цвет!

Где волной бьет

Море из трав

И вопит тот

Кто всегда прав:

"Мыслей чей гроб?

Чей ума склад?

Если я кот!

Если я сад!

Замолчи "Я" -

Больно тщедушное!

Благодарение

Всему сущему!"