Птицы и ветер

В ней поселились птицы!

Одни громко кричали,

Другие наоборот

Тихо хихикали,

Но все они пытались

Свалить вину на других.

В нем поселился ветер!

Он дул с юга

В направлении никуда.

Ветер надувал огромные

Гордые пузыри

И ужасно свистел.

Они встретились в мае!

При таких же обстоятельствах,

Но в феврале

Они не обратили бы

Друг на друга никакого внимания,

Однако дело было в мае.

Со временем ее птицы

Научились кричать вполголоса,

А его ветер надувать

Черные резиновые перчатки,

Которые словно тучи

Висели в спальне под потолком.

Так могло продолжаться вечно,

Но однажды она выбросила его ветер

В мусорное ведро,

А он набил дюжину чучел

Из ее крикливых неугомонных птиц.

Поймите! У них не было иного выхода!

Конечно они боялись

Потерять всё, особенно себя,

Но один знакомый шляпник рассказал им

Что терять здесь некого!

Что никакого себя давно нет!

Есть только ветер и птицы

И пришло время избавиться от них!

Маспик и Генуг (Е. Минкиной)

Брат Маспик и брат Генуг

Замыкают вечный круг,

Через небо, через крыши,

Через рощу, через луг.

Руки в стороны простер

Спит в потемках коридор.

Брат Маспик играет в кости,

Брат Генуг острит топор.

Кто-то вышел за порог,

Хлопнул дверью и утек,

И теперь он серебрится

Снегом возле детских ног.

Брат Маспик нашел орех,

Расколол, а там успех.

Брат Генуг купил на рынке

Заводной девичий смех.

Так и сохнут калачи,

То в кармане, то в печи,

То мы время пересолим,

То пространство наперчим.

Я за всеми пригляжу,

Не пущу под хвост вожжу,

Выпью тучу грозовую

И луною закушу.

Не влезай!

Жить-ежить,

Комаров душить,

И шептать под иконой

Одну простую истину

"Не влезай, убьет!"

Если бы знать наперед,

Что взобравшись на холм

В одну из лунных

Февральских ночей

Ты увидишь в небе

Забытую Господом

Ложку сметаны

И узришь, что родина твоя

Тарелка щей,

То остался бы лучше дома

Жить-мышить,

Комаров душить

И шептать под иконой

Одну простую истину

"Не влезай, убьет!"

Разнообразие

Человек в зеленых кроссовках;

Зашел в трамвай, сел напротив.

За ним другой в зеленых кроссовках;

Сел напротив того, что был напротив.

За ними женщина в черных ботинках -

Воительница коварного одеколона!

Следом три китайца в водолазных костюмах

Середины 16-го века

Неуклюже протиснулись за билетиками.

Некий юноша хоккейной клюшкой

Убил странствующее по ледяной глади

Трамвайного окна насекомое.

Я все время выхожу на кольцевой

Или не выхожу вовсе!

И нет края, нет конца

Этому унылому разнообразию!

Херес

Я знаю, что в солонку пустоты

Мы добавляем рисовые зерна,

Чтоб сырость не проникла и мечты

Не утеряли чистоты и формы.

Я знаю, что журавль и павлин

Теперь поют в одном церковном хоре

И первый блин, давно уже не блин,

А покрывало звездное над взморьем.

Я знаю, что в разбитый барабан

Седого патриарха вторглась стужа,

И вместо шапки он надел диван,

Который плотно прикрывает уши.

Я знаю, что талоны на тепло

Забрал последний русский император,

А мы всё машем новою метлой

На выборах муссонов и пассатов.

Я знаю, что простые чудеса,

Не до конца отсеяны спам-фильтром,

И превращенный в рыбу карася,

Однажды вновь становится дельфином.

И наконец, я знаю, что чума

Располагает к пьяному веселью,

И потому на шествиях ума

Несу бокал, а в нем янтарный херес.

Хрустальный кирпич

Я иду, топчу песок,

Жизни робкий лепесток

Вслед за мной несет по ветру,

Как паршивой шерсти клок.

На востоке есть козел.

Он глядит в пустой котел.

На закаты и восходы

И под девичий подол.

Я схвачу козла за рог;

Он придет в такой восторг,

Что запишет в книгу смерти

Мои имя между строк.

И тот час мои друзья,

Как один заголосят:

"Так нечестно! Так нечестно!

Между строк писать нельзя!"

Я лежу, в глазах песок;

Смерти вязкий кровосток

Сквозь меня прошел бесшумно,

Словно шило через шелк.

Все мне больше нипочём!

Умираю толмачом!

Дверью, светом и ключом!

Рыбой, сетью, океаном

И хрустальным кирпичом!

Радуга

У жизни легкая рука,

Прикроет дверь и всем пока.

Ни ветерка, ни сквозняка,

Одна чуланная тоска

Блуждает в области виска.

Бежит луна за облака,

Нога в объятиях носка

Уперлась в плоскость потолка.

Я в полдень "ё"! Я в полночь "к"!

Я в полнолуние зэка!

Хриплю и вою: "Мелюзга!

Я человек, а не треска!"

Я сдохну в этом ЖКХ!

Не доползу до родника!

Откройте, дайте пол глотка,

Пол вдоха дайте, пол рывка!

Но у двери два мужика

Хохочут подперев бока:

"Ты посмотри на шутника!

Ты посмотри на смельчака!

Рычал на божие века,

А тут дрожит, как хвост щенка,

И шутовского колпака

Чего-то не видать. Тоска.

Давай закурим, брат Лука.

А ты, за дверью два шага

Спокойно сделал от замка

И не коси под дурака!"

Откуда-то издалека

Кричит весна, поет река,

Но для глухого бурлака,

Как прежде крепкая барка

Лежит в тиши среди песка,

Среди сухого тростника.

Возьму два старых сапога,

Два длинных кожаных шнурка

И прыгну смерти на рога,

И из меня, как из мешка,

Посыпется наверняка

Радуга!