вторник, 22 августа 2017 г.

Людоеды

Усталый Петр съел усталого Степана.
Случилось это в кабинете у Петра,
Где оглушительно немой приемник Sony
Кричал мелодии эстрады прошлых лет.

Ардалион искал свою национальность,
Андрей копал псевдонаучный котлован,
И всё это в одном и том же здании,
На предприятии по производству ничего.

О съеденном Степане знал лишь Виктор,
Он взял бутылку, позвонил Степану в дверь,
Степан открыл, но выглядел он неважнецки,
Сегодня съеденным невероятно тяжело.

Вот в старину к примеру при царе Гулаге
Любой огрызок человека был в цене!
С достоинством свое искусанное тело
Несли по жизни наши деды и отцы!

А нынче всхлипывают, ноют, распустились!
Орут, как резанные: "Это произвол!"
Шафраном их посыпь и с трюфелями
Под соусом изысканным подай к столу!

Всё европейскую кулинарию хвалят!
Там, говорят, слегка надкусят по краям,
Но деликатно, а не так как наше быдло -
Руками грязными схватил и прямо в рот!

А что Степан? Степан успешно поправлялся!
Смотрел футбол и с аппетитом ел жену,
И было по нему как будто не заметно,
Что сам на днях он съеден был Петром.

Андрей отрыл хоругвь и бампер мерседеса
А котлован зарыл подальше от греха.
На Виктора напала Лика из Крыжополя
И откусила ему месячный оклад.

И в заключение о Зое, о которой
Я поначалу даже не хотел упоминать!
Бедняжка Зоя обожала мандарины,
Ведь оказалось, что она не людоед.

В тёмных тонах

Ох, черен я!
Чернее черных городов,
В которых черные мочала
По черным спинам гонят кровь.

Скрипит луна,
Шатается и скоро рухнет!
Ее прибили к потолку на кухне.
Таков уж небосвод у дураков.

Да, он таков
Мелкопоместный черный страх -
Немытых душ слепой осколок,
Что безответным режет горло,
А перед сильными в шутах.

Ох, черен я!
Чернее черного проспекта,
Где своды арок, как лекала
Забыл неряха архитектор.

Плывут дома,
Качаются, едва не тонут,
И черный всадник монотонно
Твердит прохожим словно лектор:

"Который некто,
На столп Александрийский мнит
Залезть, дабы восславить век,
В стране, где каждый третий зэк
Пущай на дубе повисит!"

Ох, черен я!
Чернее черного залива,
Где пилигримы без фамилий
За горизонт глядят брезгливо.

С залива ил
Накатывает тошнотворно.
Волна! Еще волна! И все до горла!
На фортах под Кронштадтом мило,

А здесь могила!
В покорном рвении к которой
Несем свои измученные мощи.
Но ветер на Неве ревет, клокочет,
И страх уносит, и покорность.

И светел я внезапно,
Как родник,
Как на адмиралтейском шпиле
Блик!

Коротенькие без названия

***
 
Мы все смертники
Нет людей живущих
Нет в этой гуще такого
Кто скажет, сегодня ветрено
Мы все смертники
Это проверено

***
Начальная стадия тепла
Умерла
От нее остались только мысли
Как не стать единственным
Тем который
За каждую прорву
Готов поставить горло
На безбрежном пространстве
Чужих вымыслов.
Вавилон никогда не был единственным
Вавилон это не точка
Через которую провели ток
Вавилон это срок
Или окурок
Или курок
Или спокойное созерцание того 
Как покорно умирают животные

 ***

На пол из леса
На дым из штыри
Терпи повеса
На всех здесь слили
На край из дамок
На печь из рока
Давай не мешкай
Одна дорога
В окно событий
В число без счета
Лети и радуй
Других и Бога

***

Роптали на полудрему
Возобновляли остервенение
Каялись в радостях
Искренне верили в стульчак
Словом каждый был
Сам себе не дурак
Вот так

 ***

Я хмы 
Я дырь
Я поменмогу
Я ночь
Я рад
Я вдоль весты
Терпи
Молчи
Ковруй дорогу
Ты сам
Ты мал
Но ты не ты

 ***

воскресенье, 6 августа 2017 г.

Время - песок

Размышлял не по росту,
Пренебрегал размером ноги,
Игнорировал дренажные системы
Коллег и сослуживцев,
Встречал по-людски,
Провожал навсегда,
Иногда притворялся егерем
И ловил браконьеров,
На вопрос что делать
Отвечал криком неведомой
Болотной твари,
Мечтал оказаться в Сахаре,
Сесть на самом ее краешке
И закурить.
Время - песок.

Сад

Переспелый томат возмущенно топал лицом. Молодой щавель регулярно возносил молитву клубничному варенью. В пруду жил утопленник! По ночам он пел баллады о рыцарской доле, о тяжести тевтонских доспехов, о святых, что ходят по льду. В сад никогда не залетали птицы, если не считать воробьев, которые сами себя называли стадом; что-то мычали о национальных интересах, иногда срываясь на чирикающий панический страх. В малиновых кустах жил виолончелист Ролдугин. Он исполнял термоядерные постапокалиптические мелодии. Ему аплодировал Мавроди. Он собирался открыть предприятие под название "ЖЖЖ". Его очень беспокоила численность и материальное состояние воробьев. Между красной и черной смородиной продолжался конфликт на спектрально-цветовой почве. Его урегулированием занимался бесцветный гигантский турнепс. Он был дальтоником. Лопухи просто росли, лук порей тоже рос, но делал это с нескрываемым достоинством. Он считал себя правдорубом, хотя на деле являлся болезненным критиканом. По вечерам в лучах пасторального заката он как бы нехотя бросал огурцам свои глубокомысленные заключения. Мол чего только с вами не вытворяют, а вы всё молчите! Быдло! Дикие яблоки предпочитали думать, что живут в заброшенном саду, укроп и петрушка называли окружающее огородом. Старая береза читала Франсуазу Саган и писала письма своей подруге, полусгнившей деревянной скамейке, которая навечно была вкопана у подножья элегантного тополя. Тополь недавно вышел на пенсию и теперь позволял себе немного горячительного перед сном. Он был бесконечно влюблен в березу еще со школьной скамьи, но вот уже 120 лет боялся признаться в этом. Близилась осень и связанное с ней беспокойство. В саду каждый был занят своим исключительно важным делом. Утки, пролетая над этими местами недоумевали, как можно жить в такой глуши. Однако сад жил, болел, терпел, любил и повидал на своем веку такое, что не снилось ни одной перелетной птице.

Экзарх и Сатана

Карфагенский экзарх размышляет над картой,
На подносе печенье и рюмка вина,
Он не знает еще что в вагоне плацкартном
Мчит к нему на свидание сам Сатана.

На границах бушуют лихие вандалы,
В гастрономе опять макароны и лук,
Бросил пьянку Гоген и рисует мандалы,
Лишь экзарх беспокойно стучит по столу.

Он уже на пороге господства над миром,
Но едва ли успеет, плохой интернет!
Сатана поднимается в лифте, квартиру
Ищет, глядя сквозь новенький модный лорнет.

Эй, экзарх, поспеши, знаешь сколько осталось
На твоем бестолковом унылом веку?!
Слышишь, двери дрожат, скоро древние балки
Рухнут в бездну! Встречай же экзарх Сатану!

Ты потел, ты болел, ты искал вдохновение,
Ты калечил невинных друзей и подруг,
Ты плевал на бескрайнюю вечность, мгновенье
Ты презрительно вел за собой под узду!

Наконец терпеливое время взбесилось
И прислало к тебе непростого гонца.
Он хитер и умен, и что важно всесилен,
И безжалостен кстати! Он сам Сатана!

Сатана что-то ищет в нагрудном кармане
Наконец достает продуктовый пакет
Надевает экзарху на голову, тянет,
Безразлично, как будто играет в крикет. 
 
Карфагенский экзарх чистит грустную воблу
На газете "Советский бессмысленный труд",
Он сегодня умрет, в полусне, где-то в полночь,
От хронической астмы. С такой не живут.