Январский туман

Я просыпаюсь в январском тумане,
По паспорту кажется израильтянин,
Вечно ползающий у фонаря
В поисках однокомнатного жилья.

В тон преобладающему серому,
С порядком испорченными нервами,
Без ориентиров в январском тумане
Просыпаюсь словно в остывшей ванне.

Ковыляю вперед немилосердно, лихо,
Наблюдаю последствия очередного сдвига.
Прочные непроницаемые материи
В том месте, где должны быть двери.

Мозг, как антенна ловит мнения.
Нет чтоб исчезнуть из поля зрения,
Принимаю сигнал, замедляю шаг,
Использую мозг, как мусорный бак.

Скажем, обесточенные femmes,
Которые щекочут себе нервы
Томиком проклятой поэзии,
Им что, больше делать нечего?

Ведь стих не крошечная истерика,
Как порционные судачки отмеренная.
Поэзия, это не увлечение!
Поэзия, это внутреннее кровотечение!

Это операция на открытом сердце
И похороны где-нибудь в Венеции!
Неизъяснимый чулан одиночества,
В котором таится великое зодчество.

Вычурные формы в духе Растрелли.
И ни одной двери! Ни одной двери!
Словом, в голове, ой как намусорено.
Прикусил язык дрянь-послевкусие.

Но что любопытно, кусок языка,
Который упакован в размер стиха,
В промасленную бумагу рифмы,
Оказывается не менее обширным

Чем другие печатные строки.
Да, дело видимо не в упаковке.
Дело в угрюмом табачном дыме,
В непрекращающемся нервном срыве.

В лишении себя чего-то важного,
Не канцелярского, не бумажного.
В гипертрофированном одном качестве
Характера. По сути мудачестве.

Язык прикусил. До слез больно.
Не люблю вкус собственной крови.
Плюю неуклюже пустыми словами,
Лежа голым в январском тумане.